Ах, если бы я мог увидеть
того, кто стоит за спиной,
он прячется тихо за мной -
его не хочу я обидеть.

Я делаю вид, что я глуп:
стою и читаю газету;
а сзади, застенчивый, где-то
он взглядом упёрся в мой круп.

Я думаю, он в сапогах
и в мягкой фланелевой шляпе,
на куртке - значок Хаммурапи,
и нож в неумелых руках.

Безвольный и нервный, стоит он
за мной, и не знает, как быть:
меня он обязан убить,
и нож его ядом пропитан.

Стекает с лица его пот,
и капли вгрызаются в землю.
Предсмертной тоске его внемлю;
вокруг нас струится народ.

Я жду, я небесно спокоен -
сегодня мне смерть не грозит:
он нож себе в сердце вонзит,
ножа его я не достоин.

Листья мои шевелятся,
ветер меня приобнял,
дождик, успевший начаться,
нежно меня целовал.

Тело моё под корою
грубо ласкают жуки,
корни мои под землёю
страстно грызут червяки.

Вот я! имейте, берите!
Скольким ещё я нужна?
Досыта всех напоите
страстью моею до дна!

Сколько возьмёте - всё мало,
больше осталось внутри;
я отдавать не устала -
эй, подходи и бери!…

Лишь когда в пламени скроюсь,
жaру отдамся душой;
только сгорев, успокоюсь
чёрной остывшей золой.

Вокруг шумит нелепый город;
внутри меня цветёт сирень.
Дождь. У меня опущен ворот;
поднять его мешает лень.

Через дорогу вижу друга -
он озабочен, он спешит.
А вот стоит его подруга,
он от неё зонтами скрыт.

Мне лень. Я думаю, что вижу -
а вижу только то, что есть:
людей, машины, кашель, грыжу,
свободу, боль, судьбу и месть;

прикосновенья и объятья,
бездумный шёпот, голос твой…
Хочу с тобою засыпать я
и просыпаться лишь с тобой.

Либо это любовь,
либо что-то несвежее съел -
голове тяжело,
без тебя меня мyтит вдвойне.
Без тебя моя кровь
не течёт, организм не у дел,
и помято крыло -
не машины, а там, на спине.

Без тебя моя тень
пропускает, как сито, лучи.
Я похож на мешок,
На три четверти полный дерьма…
Говори дребедень,
напевай, или хочешь - молчи.
Только будь, хорошо?
Не забудь, ты такая одна.

Возникла мысль, и от неё мне жутко -
вся боль, несчастья, ненависть и зло,
что, не кончаясь, день за днём ползло
на человека, для его рассудка
являясь тем, чего и быть-то не могло -
возможно ли, что это просто шутка?

Слепая смерть всю жизнь с тобой идёт
рука в руке, ведёт тебя к кончине,
к той самой главной, может быть, причине,
что жизнь твою нелепую прервёт;
и смерть, слепая, как червяк в пустыне,
в час гибели твоей глазницы распахнёт.

Сегодняшним утром я тоже проснулся,
и солнце проснулось, ты тоже проснулась,
к воде наклонилась, лицом окунулась,
водою умылась, я тоже нагнулся,
умылся водой и тебя обнаружил,
под солнцем тебя и себя обнаружил,
я мокрый, и ты только что умывалась,
стояла, проснувшись, и мне улыбалась,
я тоже стоял и тебе улыбался,
на ухе твоём лучик солнца остался,
на носе прозрачная капля осталась,
и я тебя в нос целовал, улыбаясь,
а ты меня в губы, смеясь, целовала
и щёки и ухо, смеясь, подставляла,
и я целовал их, тебе улыбаясь.
Ты солнце, и солнце тебя освещало,
и ты и его, и меня обнимала,
и солнце тебя и меня обнимало,
и это нисколько меня не смущало,
тебя это тоже совсем не смущало,
и солнце, я думаю, тоже смеялось,
и ты, моё солнышко, тоже смеялась
тому, что меня и его обнимала…
а завтра давай это будет сначала.

Поля покрылись бромбутаном.
На дне оврага виден трап  -
по трапу, скрытое туманом,
взбиралось солнце, словно краб.

А в небе, красный от натуги,
летал сиреневый олень,
и каждый день своей подруге
он доверял свой мшистый пень.

И я, простой силезский гуру,
щипаю за нос в камышах
невероятнейшую дуру
с священным лотосом в ушах.

Поле покрыто росою,
медленно падает град.
Лёжа в овраге, ногою
я шевелю виноград.

Солнце краснеет натужно,
крабы в тумане летят.
Нет, мне оленя не нужно,
я - не отряд октябрят,

я - деревенский учитель,
вдумчиво щиплю за нос
ту, что в сиреневый китель
мне завернула мимоз.

Мой час начнётся в новолунье -
когда Луна падёт небес,
я соберу мой дивный лес
и из него нарежу струн я.

И каждая из струн - душа
лесного дерева иль зверя;
и, стоном душ молчанье меря,
пройду по лесу не спеша.

Вот голос томного сатира
струной дрожит, а вот - платан
беззвучно бьёт свой барабан,
и чуть слышна оленя лира.

Но всех милей мне голос твой,
твой нежный хрип предсмертной муки;
твой стон, хладеющие руки,
душа, зовущая покой.

Покой… - Вот утро, счастлив я
покинуть лес - ведь он лишь снится, -
и вновь на месяц возвратиться
в мой тихий мир, где нет тебя.

Мы попали в сетевое окружение,
и ни выйти из него, ни умереть.
В этом странном для кого-то положении
мы надеемся попасть на белый свет.

Каждый день - как будто новое и белое
открываем, и сереет белый цвет.
И лицо моё, немного очумелое,
окружающим напоминает кед.

Снова цикл - и бесполезные усилия
не приводят ни к чему и ни к кому,
и не к месту применённое насилие
возвращается назад по одному.

Вот и славно - остаёмся с тем, что выдано
при рождении на этот белый свет,
и, в конце концов, нам это даже выгодно,
так как выбора на самом деле нет.